"В ходе Великого переселения народов территория Австрии под-
верглась вторжению различных племён; со 2-й половины 6 в. н. э.
в Западной Австрии прочно осели германские племена (главным
образом бавары), в центральной и восточной части -- славянские
племена (в основном словенцы). Однако вся восточная часть Австрии
впоть до середины 10 в. Оставалась объектом постоянных
опустошений и захватов кочевниками -- сначала аварами, затем
венграми. В этих условиях образовавшееся во 2-й половине 7 в.
Государство словенцев Карантания попало в середине 8 в. в
вассальную зависимость от Баварии, вместе с которой в 788 г.
оказалось включённым в состав Франкского государства. На
территории Восточной Австрии, отвоёванной в конце 9 в. франкским
императором Карлом Великим у аваров, была образована так
называемая Аварская (или Восточная) марка."
"В 907 г. Венгры разгромили у Пресбурга баварские войска и
заняли территорию Австрии. Германский король Оттон I в 955 г.
разбил венгров у реки Лех и образовал баварскую Восточную марку,
которая впоследствии стала называться маркграфством Австрия."
"С 976 г. здесь утвердилась самостоятельная династия Бабенбергов.
В 1156 г. (...) при маркграфе Генрихе II Язомирготте маркграфство
Австрия было преобразовано в герцогство, окончательно обособив-
шись от Баварии (1156 г. рассматривается как год образования
австрийского государства)."
"В 976 г. от Баварского герцогства обособилась как самостоя-
тельное герцогство Каринтия, или Великая Карантания (около 1000
г. от неё в свою очередь отделилась Карантанская марка, ставшая
с 1180 г. самостоятельным герцогством Штирией), затем герцогство
Тироль, область архиепископства Зальцбургского."
"Леопольд V (правил в 1177-1194 гг.) присоединил к австрийскому
герцогству Штирию (1192). В правление Леопольда VI (1198-1230)
Австрия была уже одним из наиболее сильных территориальных
княжеств 'Священной Римской империи'. После прекращения династии
Бабенбергов (1246) большая часть австрийской территории перешла
во владение чешского короля Пржемысла II, но в 1276-78 гг. была
захвачена германским королём Рудольфом I Габсбургом, передавшим в
1282 г. Австрию и Штирию своим сыновьям Альбрехту и Рудольфу.
Этим было положено начало многовековому (до 1918 г.) господству
Габсбургов в Австрии. В 1335 г. к Габсбургам перешла Каринтия, в
1363 г. -- Тироль, в 1375 г. -- большая часть территории
Форарльберга, в 1382 г. -- Триест..."
В 1453 г. австрийские князья получили титул эрцгерцогов.
В 1529 г. турки, предводительствуемые султаном Сулейманом I,
осадили столицу Австрии Вену, до этого разгромив в 1526 г. при
Мохаче венгерско-чешскую армию. "Фердинанд I после гибели
венгерско-чешского короля Лайоша II при Мохаче добился своего
избрания королём Чехии и Венгрии (её западной части). Так, в
условиях турецкой опасности, стала формироваться многонациональ-
ная Габсбургская монархия."
"В 1564 г., после смерти Фердинанда I, австрийские земли под-
верглись новому разделу между представителями габсбургского дома:
выделилась австрийская линия (получила собственно Австрию,
королевство Чехию и западную часть Венгрии и титул императора),
штирийская линия (к ней перешли Штирия, Каринтия, Крайна) и
тирольская линия (получила Тироль и владения Габсбургов в
Эльзасе; сохраняла обособленность вплоть до 1665 г.)."
"В результате войны за Испанское наследство (1701-1714), начав-
шейся после смерти Карла II (правил в 1665-1700 гг.), последнего
испанского короля из династии Габсбургов, к австрийским Габсбур-
гам перешли Южные Нидерланды (Бельгия) и итальянские владения
Габсбургов (Северные Нидерланды освободились от господства Габс-
бургов ещё в 16 в. в результате Нидерландской буржуазной револю-
ции). Австрийская линия Габсбургов прекратилась (в мужском коле-
не) с императором Карлом VI (правил в 1711-1740 гг.); брак его
дочери Марии Терезии (правила в 1740-1780 гг.) с герцогом Францем
Стефаном Лотарингским положил начало Габсбургско-Лотарингскому
дому. В период наполеоновских войн Франц II (правил в 1792-1835
гг.)вынужден был отказаться от титула императора 'Священной
Римской империи', сохранив за собой принятый им в 1804 г. титул
австрийского императора."
Владения империи:
Босния и Герцеговина (1878-1918);
Буковина (1775-1918);
Венгрия (1699-1918);
Венеция (1797-1866);
Галиция (1772-1918);
Далмация (1797-1918);
Королевство обеих Сицилий (1714-1735);
Ломбардия (1714-1859);
Малая Валахия (1718-1739);
Малая Польша (1795-1809);
Моравия (1526-1918);
Парма (1735-1748);
Сардиния (1714-1720);
Сербия (1718-1739);
Силезия (1526-1742);
Тироль (с 1335);
Трансильвания (1699-1918);
Тоскана (1737-1860);
Хорватия (1526-1918);
Чехия (1526-1918);
Штирия (с 1335);
Эльзас;
Южные Нидерланды (1714-1797).
Некоторые земли присоединялись к империи путём занятия Габсбур-
гами местных престолов по праву наследования. Таким образом в
империю вошли, к примеру, Чехия и Венгрия.
По решению Венского конгресса 1815 г. Австрия потеряла Южные
Нидерланды и получила взамен Ломбардию и владения бывшей Вене-
цианской республики.
В 1867 г. империя Габсбургов стала объединением двух госу-
дарств, "дуалистической монархией" -- Австро-Венгрией. Объединён-
ное государство имело три министерства: Министерство финансов,
Министерство иностранных дел, Военное и морское министерство.
Состав империи накануне распада в 1918 г.:
Чехия (Богемия) и Словакия (образовали Чехословакию);
Галиция (отошла к Польше);
Буковина (отошла к Румынии);
Трансильвания (отошла к Румынии);
Венгрия (стала самостоятельным государством);
Тироль (остался частью Австрии);
Истрия (отошла к Италии);
Славония, Герцеговина, Босния, Хорватия (вошли в Королевство
сербов, хорватов и словенцев).
Королевство Венгрия само по себе являлось империей и включало,
помимо собственно Венгрии, также Словакию, Хорватию, Трансильва-
нию и пр.
* * *
Надо заметить, что империя Габсбургов создавалась в более
трудных условиях, чем, к примеру Российская империя: если в
Российской империи имперский народ (русские) имел преобладающую
численность во всякий период её существования, то в империи
Габсбургов он (немцы) всегда был в меньшинстве. Если Российская
империя присоединяла к себе народы, как правило, уступавшие ей в
уровне культурного развития и смотревшие на неё в некотором
смысле снизу вверх, то империя Габсбургов присоединяла по
большей части равные себе. Если Российская империя могла на
половине протяжённости своих границ не опасаться серьёзных
нападений, то империя Габсбургов была окружена конкурирующими
государствами со всех сторон. Если Российская империя защищалась
от вторжений расстояниями и зимними морозами, то империя
Габсбургов "простреливалась насквозь". И тем не менее она была
создана и продержалась не одно столетие!
* * *
Топоним 'Ostarrichi' впервые упомянут в 966 г. как название
небольшой территории в предгорьях Альп между реками Enns и
Traisen.
Существовали 1) владения Габсбургов, 2) Священная Римская
империя, 3) Австрия. Соотношение между этими тремя образованиями
было довольно неопределённое. Австрия как имперское государство
была провозглашена лишь в 1804 г. -- в связи с тем, что дело шло
к ликвидации Священной Римской империи (которая и перестала
существовать в 1806 г.). Однако неопределённость в отношении
границ империи Габсбургов сохранялась и после этого: некоторые
немецкие земли, входившие в Австрию, состояли также в Германском
союзе, а некоторые другие не состояли.
Из предисловия к книге "Иллюстрированная история Австрии"
Романа Зандгрубера: "Специфическое австрийское национальное
сознание в габсбургской монархии, в отличие от чешского,
венгерского, польского, русинского, словенского или хорватского
национального сознания, не смогло сформироваться.
Немецкоговорящие воспринимали себя как немцев."
В 1866 г. габсбургская монархия была окончательно вытеснена
Пруссией из Германского союза, однако с ней снова случилось
раздвоение (Австрия стала Австро-Венгрией), так что, как говорит
Зандгрубер, "никто не знал, состояла она из одного, двух или
более государств".
Австрийской империи по большому счёту никогда не было. Но в то
же время что-то там существовало под названием "Австрия" -- и
местами было прекрасно.
У Зандгрубера о возникновении республики в 1918 г.: "К новому
малому государству, равно как к его названию, подходили с большим
скепсисом, что выразилось в многочисленных предложениях по поводу
того, как его именовать: Deutschoesterreich, Ostmark, Osterland,
Noricum, Alpenland." "Чтобы не использовать названия Oesterreich,
немецкие СМИ писали и до сих пор пишут Alpenrepublik."
Зандгрубер: "Слово Ostarrich, которое возникло в 10 столетии и
переводилось на латинский как oriens ('восточный'), означало
нахождение на востоке. Появившаяся в 12 в. новая латинизированная
форма Austria, которая уже в 8 столетии применялась в отношении
восточных территорий империи франков, до сих пор вносит путаницу,
поскольку в нём есть германский корень austr, означающий
'восток', тогда как латинское auster однозначно переводится как
'юг', и отсюда до сих пор можно наблюдать в разных частях планеты
комедию ошибок: путание 'восточной страны' Австрии и 'южной
страны' Австралии."
Священная Римская империя была основана в 962 г. германским
королём Оттоном I, завоевавшим Северную и Среднюю Италию --
бывшие исконные земли Римской империи, продолжением которой она
представлялась. Священной Римской империей германской нации она
начала именоваться с конца XV в.
В X-XIII веках империя была реальным государственным образова-
нием.
В XI-XIII веках императоры боролись с Римскими Папами за влия-
ние в Европе.
С XIII в. император Священной Римской империи стал избираться
князьями -- курфюрстами.
С 1438 г. императорская корона закрепилась за Габсбургами.
Существовало общеимперское сословно-представительное учреждение
-- рейхстаг.
Империя включала в себя Германию, часть Италии, Нидерланды,
швейцарские земли и т. п.
Наибольшей силы империя достигла в правление Карла V Габсбурга
(1519-1558). Карл V унаследовал короны Австрии, Бургундии, Касти-
лии, Арагона. Его наследники получили вдобавок короны Венгрии,
Чехии и Португалии. Кроме того, империя захватила огромные коло-
нии в Америке, Африке, Азии.
Авторитет Священной Римской империи несколько принижался тем,
что резиденция императоров находилась не в Риме. А резиденствовать
в Риме им мешало то, что там пребывали Римские Папы -- конкуренты
императоров.
После Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. устройство империи
определялось положениями Вестфальского мира 1648 г. Власть импе-
ратора стала номинальной.
Фактически империя распалась по окончании Тридцатилетней войны,
но юридически она существовала до 1806 г., когда титул императора
Священной Римской империи был упразднён Наполеоном I.
О том, что представляла собой Австрия в первую половину 19 в.,
можно прочесть у Фридриха Энгельса в работе "Революция и
контрреволюция в Германии", 1852 г.):
Австрия "до марта 1848 г. была почти так же недоступна взорам
иностранцев, как Китай до последней войны с Англией".
"Правительство князя Меттерниха руководствовалось двумя прин-
ципами: во-первых, каждую из различных наций, подчиненных авст-
рийскому господству, держать в узде при помощи всех остальных
наций, которые находились в таком же положении; во-вторых, -- и
таков вообще главный принцип всех абсолютных монархий -- опирать-
ся на два класса: на феодальных землевладельцев и на крупных
денежных воротил, уравновешивая в то же время влияние и силу
каждого из этих классов влиянием и силой другого, чтобы у
правительства, таким образом, оставалась полная свобода действий.
Дворяне-землевладельцы, весь доход которых состоял из всевозмож-
ных феодальных поборов, не могли не поддерживать правительство,
являвшееся для них единственной защитой против угнетенного класса
крепостных крестьян, за счет ограбления которого они жили. А если
менее состоятельная часть этих дворян решалась на оппозицию
против правительства, как это было в 1846 г. в Галиции, то
Меттерних немедленно напускал на них именно этих крепостных,
которые всеми силами старались использовать случай, чтобы жестоко
отомстить своим непосредственным угнетателям. С другой стороны,
крупные капиталисты-биржевики были прикованы к правительству
Меттерниха теми огромными суммами, которые они вложили в
государственные бумаги."
"...все финансовые магнаты Европы вложили значительную долю
своего капитала в австрийские государственные бумаги. Все они
были заинтересованы в поддержании кредита этой страны, а так как
поддержание австрийского государственного кредита постоянно
требовало новых займов, то им время от времени приходилось
ссужать новые капиталы, чтобы сохранить доверие к долговым
обязательствам, под которые они уже выдали деньги. Продолжитель-
ный мир, наступивший после 1815 г., и кажущаяся невозможность
падения такой тысячелетней монархии, как Австрия, необычайно
увеличили кредит правительства Меттерниха и даже доставили ему
независимость от венских банкиров и биржевых спекулянтов: ибо до
тех пор, пока Меттерних мог получить достаточно денег Франкфурте
и Амстердаме, он, разумеется, имел возможность с удовлетворением
лицезреть австрийских капиталистов у своих ног."
"Гражданские чиновники и офицеры австрийское службы образуют
особую породу людей; их отцы служили императору и их сыновья тоже
будут служить ему. Они не принадлежат ни к одной из многочислен-
ных национальности которые соединены под крылами двуглавого орла.
Их постоянно перемещали и перемещают из одного конца империи в
другой -- из Польши в Италию, из немецких областей в Трансильва-
нию; они с одинаковым презрением относятся к венгру, поляку,
немцу, румыну, итальянцу, хорвату и т. д. -- ко всякому лицу, не
носящему на себе печати 'императорско-королевской' должности и
обнаруживающему особый национальный характер. У них нет своей
национальности, или, вернее, они одни только и составляют
подлинную австрийскую нацию."
"Промышленная и торговая буржуазия развивалась в Австрии очень
медленно. Торговля по Дунаю была сравнительно незначительной;
страна располагала только одним портом -- Триестом, и торговый
оборот этого порта был весьма ограничен. Что касается промышлен-
ников, то они пользовались проводимой в широких масштабах покро-
вительственной системой, которая в большинстве случаев доходила
даже до полного устранения всякой иностранной конкуренции."
"...всякая старинная, прочно установленная, наследственная
власть охранялась в такой же мере, как и власть государства.
Правительство повсюду строго охраняло власть помещика над мелкими
феодально-зависимыми крестьянами, фабриканта -- над фабричными
рабочими, ремесленного мастера -- над подмастерьями и учениками,
отца -- над сыном, и любое проявление послушания каралось так же,
как нарушение закона, посредством универсального орудия
австрийского правосудия -- палки."
"Наконец, чтобы объединить в одну всеобщую систему все эти
попытки создать искусственную устойчивость, духовная пища,
которая разрешалась народу, отбиралась с самой тщательной
предосторожностью и отпускалась до крайности скупо. Повсюду
воспитание находилось в руках католического духовенства, верхушка
которого наравне с крупными феодальными землевладельцами была
глубоко заинтересована в сохранении существующей системы.
Университеты были организованы так, что они могли выпускать
только специалистов, способных, в лучшем случае, достигнуть
больших или меньших успехов во всевозможных специальных отраслях
знания, но они совершенно не давали того универсального,
свободного образования, которое, как предполагается, можно
получить в других университетах. Периодической печати совершенно
не существовало, за исключением Венгрии, но венгерские газеты
были запрещены во всех остальных частях монархии. Что касается
литературы общего содержания, то ее сфера за сто лет нисколько не
расширилась; после смерти Иосифа II она даже снова сузилась. И на
всех границах, где только австрийские власти соприкасались с
какой-либо цивилизованной страной, в дополнение к кордону
таможенных чиновников был выставлен кордон литературных цензоров,
которые не пропускали из-за границы в Австрию ни одной книги, ни
одного номера газеты, не подвергнув их содержания двух- и
трехкратному пристальному исследованию и не убедившись, что оно
свободно от малейшего влияния тлетворного духа времени."
"Почти тридцать лет, начиная с 1815 г., эта система действовала
с изумительным успехом. Австрию почти совсем не знали в Европе,
точно так же как и Европу почти не знали в Австрии."
"Как ни сильна была вражда между отдельными классами -- а нали-
чие этой вражды являлось главным условием правления Меттерниха,
он даже разжигал ее превращая высшие классы в орудие всех прави-
тельственных вымогательств и обращая таким образом ненависть
народа против них, -- и как ни ненавидел народ низших государст-
венных чиновников, недовольства центральным правительством вообще
говоря, почти или вовсе не наблюдалось. Императора обожали..."
(гл IV "Австрия")
Имперская идея в габсбургском варианте. Считалось, что в импе-
рию входят десять народов. В книге 1896 г. назывались следующие
цифры:
немцы 11 000 000
венгры 8 000 000
чехи 5 000 000
словаки 2 000 000
сербы и хорваты 5 000 000
словенцы 1 300 000
румыны 2 800 000
поляки 3 200 000
русины 3 000 000
итальянцы 700 000
Итого более 42 миллионов. В приведенном списке отсутствуют
довольно многочисленные евреи -- по-видимому, вследствие того,
что у евреев не было территории традиционного компактного
проживания в пределах империи. А может, вследствие того, что их
было всё-таки меньше, чем итальянцев, а число 10 -- круглое,
тогда как число 11 считалось у немцев дурацким. Надо было либо
отыскать 12-й народ (цыгане?), либо ограничиться десятью.
В 1903 г. венгры разобиделись на Франца Иосифа за то, что он в
своём приказе по армии сказал: "благодаря духу единства и гармо-
нии, царящему в армии, национальное своеобразие всех племён и
народностей служит общему делу". Венгры считали себя не меньше,
чем нацией, потомками гуннов, едва не разбивших Рим. между тем
Франц Иосиф назвал народы империи племенами не для того, чтобы
унизить венгров, чехов или кого-то ещё, а всего лишь имея в виду
существование целостной, хоть и разнородной, АВСТРИЙСКОЙ нации.
У Гитлера ("Майн кампф", кн. I, гл. 3):
"С тех пор как Будапешт сам стал крупным центром, у Вены впер-
вые появился соперник, задачей которого было не усиление монархии
в целом, а лишь укрепление одной из ее частей. В скором времени
этому примеру последовали также Прага, затем Лемберг, Лайбах и
т. п. Когда эти прежние провинциальные города поднялись и превра-
тились в национальные центры отдельных провинций, тем самым соз-
даны были сосредоточия все более и более самостоятельного куль-
турного развития. Национально-политические устремления теперь
получили глубокую духовную базу. Приближался момент, когда
движущая сила отдельных наций стала сильнее, чем сила общих
интересов монархии. Тем самым решалась судьба Австрии."
Австрийская национальная идея в 19 в. -- единство многообраз-
ного: уживание в одной социальной системе народов очень разных,
амбициозных, стремящихся остаться самими собой. Идею потоптали в
1918 г, а потом были вынуждены вернуться к ней, слегка перефор-
мулировав в идею объединённой Европы и, конечно, не упоминая о
том, что значительная часть Европы уже существовала когда-то
объединённой -- под властью Габсбургов.
Важным фактором, удерживавшим "племена" в империи, было закон-
ное средневековое право Габсбургов на престолы Венгрии и Чехии,
приобретённое путём наследования, а не завоевания. Поскольку
половина государств Европы представляла собой монархии, отрицать
это право было затруднительно. А свои монархические обязанности
Габсбурги отправляли далеко не худшим образом. Пережитое же
империей в 1848-49 гг. потрясение было следствием общего брожения
умов в Европе, и оно не случилось бы, если бы не "дурной пример".
Чтобы развалить империю, понадобилась не меньше чем мировая
война.
Если даже про царскую Россию, производившую собственные броне-
носцы, самолёты, паровозы и пр., говорить, что накануне 1914 г.
она была "отсталая", -- это как-то не убедительно, то тем более
Австро-Венгрия смотрелась в начале XX в. как одно из наиболее
развитых и наиболее благоустроенных государств. Культурные и
прочие достижения таких духовно сильных народов, как чехи и
венгры, -- это тоже достижения Австро-Венгрии.
Первая железная дорога в Европе была построена в Австрии в
1832 г. Она связывала Линц и Чешские Будеёвицы.
Из "Краткой истории Венгрии": "Уже в 1896 г. в Будапеште был
отснят первый венгерский кинофильм, изображавший манифестацию
в честь тысячелетия основания королевства. В 1911 г. возникла
первая в стране киностудия (и кинофабрика) "Гунния". Через три
года в Венгрии было произведено 18 фильмов, а в 1918 -- свыше
100! Одним словом, культурная жизнь в предвоенной Венгрии била
ключом и шла в ногу со временем." (стр. 303)
Во второй половине XIX века Париж, Брюссель и Вена состязались
в творении архитектурного великолепия. Разрушение крепостных стен
Вены по указу императора Франца Иосифа, изданному в 1857 г.,
можно объяснить разве что этим -- стремлением не отстать от
соперников, давно избавившихся от средневековых рудиментов.
При Франце Иосифе был построен, так сказать, полный комплект
величественных зданий для достойного обеспечения различных видов
государственной и культурной деятельности в империи: Имперский
совет, Ратхаус, Верховный суд, Опера, Дворцовый театр, Универси-
тет, Музей истории искусств, Музей естественной истории, Музей
военной истории, Технический музей.
Вена выстраивалась как столица империи, и в Вене имперская
столичность чувствуется до сих пор. Дворец императора не
помпезен, но и не зауряден. Между ним и городом есть дистанция,
но небольшая: император был не "первый среди равных", но и не
божество; его статус предполагал почтение, а не поклонение.
* * *
У Цвейга ("Вчерашний мир", гл. "Мир надёжности"):
"Едва ли в каком-либо другом городе Европы тяга к культуре была
столь страстной, как в Вене. Именно потому, что Австрия уже нес-
колько столетий не имела политических амбиций, не знала особых
удач в своих военных походах, национальная гордость сильнее всего
проявилась в желании главенствовать в искусстве. От старой импе-
рии Габсбургов, которая некогда господствовала в Европе, давно
уже отпали важнейшие и наиболее значительные провинции -- немец-
кие, итальянские, фландрские и валлонские; нетронутой в своем
прежнем блеске осталась столица -- оплот двора, хранительница
тысячелетней традиции. Римляне заложили этот город как цитадель,
как форпост, чтобы защитить латинскую цивилизацию от варваров, и
более чем тысячу лет спустя об эти стены разбилось движение
османов на Запад. Здесь промчались Нибелунги, здесь над миром
воссияла бессмертная плеяда музыкантов: Глюк, Гайдн и Моцарт,
Бетховен, Шуберт, Брамс и Иоганн Штраус; здесь сходились все
течения европейской культуры; при дворе, у аристократов, в народе
немецкое было кровно связано со славянским, венгерским, испанс-
ким, итальянским, французским, фландрским, и в том-то и состоял
истинный гений этого города музыки, чтобы гармонично соединить
все эти контрасты в Новое и Своеобразное, в Австрийское, в
Венское. Готовый воспринять и наделенный особым даром к
восприимчивости, этот город притягивал к себе самые полярные
силы, разряжал, высвобождал, сочетал их; славно было жить здесь,
в этой атмосфере духовной благожелательности, и стихийно каждый
гражданин этого города воспитывался наднационально, как
космополит, как гражданин мира."
"Это искусство выравнивания, тонких музыкальных переходов явно
проступало уже во внешнем облике города. Медленно разрастаясь за
столетия, органично расширяясь из сердцевины, он со своими двумя
миллионами был достаточно населен, чтобы даровать всем блага и
все многообразие большого города, и все же не стал настолько
гигантским) чтобы оторваться от природы, как Лондон или Нью-Йорк.
Последние дома города отражались в мощном течении Дуная или смот-
рели на широкую равнину, терялись в садах и полях или же взбира-
лись вверх в пологих холмах по последним обрамленным зелеными
лесами отрогам Альп; и трудно было определить, где природа, а где
город, одно растворялось в другом без противодействия и противо-
речия. В центре же в свою очередь ощущалось, что город рос, слов-
но дерево, наращивая кольцо за кольцом; а вместо древнего крепо-
стного вала самое срединное, самое главное ядро опоясывала Ринг-
штрассе с ее парадными зданиями. В срединной части старые дворцы
двора и аристократов говорили языком окаменевшей истории: здесь,
у Лихновских, играл Бетховен, здесь, у Эстергази, гостил Гайдн,
здесь, в старом университете, впервые прозвучало 'Сотворение
мира' Гайдна. Хофбург видел поколения императоров, Шёнбрунн --
Наполеона, в соборе Святого Стефана объединенные христианские
князья коленопреклоненно возносил и благодарственную молитву за
спасение Европы от турок, университет видел в своих стенах
бесчисленных светил науки."
"Здесь же гордо и пышно поднялась освещенными авеню и ослепи-
тельными магазинами новая архитектура. Но и тут старое враждовало
с новым ничуть не сильней, чем обработанный камень с нетронутой
природой. Было чудесно жить здесь, в этом городе, который радушно
принимал все чужое и охотно отдавал свое; в его легком, подобном
парижскому, окрыляющем веселостью воздухе было более чем естест-
венно наслаждаться жизнью. Да, Вена была городом наслаждений; но
что же такое культура, если не извлечение из грубой материи жизни
самого тонкого, самого нежного, самого хрупкого -- с помощью ис-
кусства и любви? Будучи гурманом в кулинарии, исключительно забо-
тясь о хорошем вине, терпком, свежем пиве, пышных мучных изделиях
и тортах, этот город притязал и на более тонкие наслаждения.
Музицировать, танцевать, играть в театре, беседовать, вести себя
деликатно, с тактом -- все это культивировалось здесь как особое
искусство. В жизни каждого, как и в обществе в целом, первосте-
пенное значение имели не войны, не политика, не коммерция; первый
взгляд среднего гражданина Вены в газету каждое утро был обращен
не к статье о дебатах в парламенте или событиях в мире, а к
репертуару театра, который в общественной жизни играл необычайно
важную по сравнению с другими городами роль."
Несколько иное восприятие Вены в "Майн кампфе" Гитлера (ч. I,
гл. I):
"Вена -- город, который столь многим кажется вместилищем пре-
красных удовольствий, городом празднеств для счастливых людей, --
эта Вена для меня к сожалению является только живым воспоминанием
о самой печальной полосе моей жизни."
"Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые воспо-
минания. Вена -- в этом слове для меня слилось 5 лет тяжелого
горя и лишений. 5 лет, в течение которых я сначала добывал себе
кусок хлеба как чернорабочий, потом как мелкий чертежник, я
прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не помню себя
сытым. Голод был моим самым верным спутником, который никогда не
оставлял меня и честно делил со мной все мое время. В покупке
каждой книги участвовал тот же мой верный спутник -- голод;
каждое посещение оперы приводило к тому, что этот же верный
товарищ мой оставался у меня на долгое время. Словом, с этим
безжалостным спутником я должен был вести борьбу изо дня в день.
И все же в этот период своей жизни я учился более, чем когда бы
то ни было. Кроме моей работы по архитектуре, кроме редких
посещений оперы, которые я мог себе позволить лишь за счет
скудного обеда, у меня была только одна радость, это -- книги."
"Вена уже в начале XX столетия принадлежала к городам величай-
шего социального неравенства."
"Бьющая в глаза роскошь, с одной стороны, и отталкивающая нищета
-- с другой. В центре города, в его внутренних кварталах можно
было с особенной отчетливостью ощущать биение пульса 52-миллион-
ной страны со всеми сомнительными чарами этого государства
национальностей. Двор с его ослепительной роскошью притягивал как
магнит богачей и интеллигенцию. К этому надо прибавить сильнейший
централизм, на котором основана была вся габсбургская монархия."
"Только благодаря этому централизму мог держаться весь этот
междунациональный кисель. В результате этого -- необычайная
концентрация всей высшей администрации в резиденции государства
-- в Вене."
"Вена не только в политическом и духовном, но в экономическом
отношении была центром придунайской монархии. Армии высшего
офицерства, государственных чиновников, художников и ученых
противостояла еще большая армия рабочих; несметному богатству
аристократии и торговцев противостояла чудовищная беднота. Перед
дворцом на Ринге в любое время дня можно было видеть тысячи
блуждающих безработных. В двух шагах от триумфальных арок, в пыли
и грязи каналов валялись сотни и тысячи бездомных."
"Едва ли в каком-либо другом немецком городе в эту пору можно
было с большим успехом изучать социальную проблему. Не надо
только обманывать самих себя. Это 'изучение' невозможно сверху
вниз. Кто сам не побывал в тисках удушающей нищеты, тот никогда
не поймет, что означает этот ад. Если изучать социальную проблему
сверху вниз, ничего кроме поверхностной болтовни и лживых
сантиментов не получится, а то и другое только вредно. Первое
потому, что не позволяет даже добраться до ядра проблемы, второе
потому, что просто проходит мимо нее. Я право не знаю, что хуже:
полное невнимание к социальной нужде, которое характерно для
большинства счастливцев и для многих из тех, которые достаточно
зарабатывают, чтобы безбедно жить; или пренебрежительное и вместе
с тем частенько в высшей степени бестактное снисхождение к
меньшему брату, характерное для многих из тех господ мужского и
женского пола, для которых и сочувствие к 'народу' является делом
моды. Эти люди грешат гораздо больше, чем они при их полном
отсутствии такта даже могут сами себе представить. Неудивительно,
что результат такого их общения с 'меньшим братом' совершенно
ничтожен, а зачастую прямо отрицателен. Когда народ на такое
обращение отвечает естественным чувством возмущения, эти добрые
господа всегда воспринимают это как доказательство
неблагодарности народа."
"Еще хуже были тогда жилищные условия. Жилищная нужда венского
чернорабочего была просто ужасна. Еще и сейчас дрожь проходит по
моей спине, когда я вспоминаю о тех казармах, где массами жили
эти несчастные, о тех тяжелых картинах нечистоты, грязи и еще
много худшего, какие мне приходилось наблюдать."
Там же о светлой стороне Вены (ч. I, гл. 3):
"Уже одна прекрасная внешность Вены давала ей известное право
царствовать над этим конгломератом народов. Чудесная красота Вены
хоть немного заставляла забывать о ветхости государства в целом."
"За границей и в особенности в Германии знали только прелестную
Вену. За ней забывалась и кровавая борьба между отдельными
национальностями внутри габсбургской монархии и судороги всего
государства. В эту иллюзию можно было впасть тем легче, что Вена
в ту пору переживала последнюю полосу своего расцвета. Под
руководством тогдашнего поистине гениального бургомистра Вена
вновь проснулась к чудесной юной жизни и превращалась в достойную
резиденцию старого царства. Последний великий выходец из рядов
немцев, колонизировавших Восток, не считался так называемым
общепризнанным 'государственным деятелем, но именно доктор Люэгер
в качестве бургомистра 'столицы и резиденции' -- Вены добился
огромных успехов во всех областях коммунальной, хозяйственной и
культурной политики. Этим он в небывалой степени укрепил сердце
всей империи и благодаря этому стал на деле гораздо более великим
государственным деятелем, чем все тогдашние 'дипломаты' вместе
взятые."
Возможности искусства в поддержании политической власти Гитлер
наверняка постигал в Австро-Венгрии.
У Гитлера ("Майн кампф", кн. I, гл. 3)
"Более чем какое бы то ни было другое государство старая Авст-
рия зависела от кругозора своих правителей. Здесь отсутствовал
фундамент национального государства, которое само по себе облада-
ет большой силой самосохранения даже тогда, когда руководители
государства оказываются совершенно не на высоте. Государство
единой национальности иногда в течение удивительно долгих
периодов может переносить режим плохого управления, не погибая
при этом. Часто может показаться, что в организме не осталось уже
совершенно никакой жизни, что он уже умер или отмирает, и вдруг
оказывается, что приговоренный к смерти опять поднялся и стал
подавать признаки изумительной несокрушимой жизненности."
"Совсем другое дело такое государство, которое состоит из раз-
личных народностей, в жилах которых не течет одна и та же кровь,
а еще важней -- над которыми не занесен один общий кулак. Тут
слабость руководства приведет не просто к зимней спячке государ-
ства, тут она пробудит все индивидуальные инстинкты наций в зави-
симости от их крови и лишит их возможности развиваться под эгидой
одной могущественной воли. Эта опасность может быть смягчена
только в течение столетий общего воспитания, общих традиций,
общих интересов и т.д. Вот почему такие государственные образова-
ния, чем моложе, тем больше зависят от качеств своих руководите-
лей. Более того, зачастую они бывают прямым творением из ряда
выходящих могущественных руководителей и героев духа и нередко
после смерти их творца они просто распадаются. Пройдут столетия,
и все же эти опасности еще не преодолены, они находятся только в
дремлющем состоянии. И как только слабость руководства скажется
очень сильно, эта опасность часто внезапно просыпается, и тогда
уже не поможет ни сила воспитания, ни самые высокие традиции; над
всем этим возьмут верх центробежные силы различных племен."
"Самой большой и, быть может, трагической виной дома Габсбургов
является то, что они не поняли этого."
* * *
Империю Габсбургов уничтожила Первая Мировая война, дискреди-
тировавшая австро-венгерское государство и породившая моду на
создание мелких национальных государств.
О том, как она начиналась, есть у Стефана Цвейга ("Вчерашний
мир", гл. "Первые часы войны 1914 года"):
"На каждой станции расклеены объявления, возвещавшие о всеобщей
мобилизации. Поезда заполнялись призывниками, развевались знаме-
на, гремела музыка, вся Вена была словно в угаре. Первый испуг от
войны, которой никто не хотел -- ни народ, ни правительства, --
той войны, которая у дипломатов, ею игравших и блефовавших,
против их собственной воли выскользнула из неловких рук, перешел
в неожиданный энтузиазм. На улицах возникали шествия, повсюду
вдруг поплыли знамена, ленты, музыка, ликуя, маршировали ново-
бранцы, и лица их сияли, потому что восторженно приветствовали
именно их, самых обыкновенных людей, которых обычно никто не
замечает и не славит."
"Правды ради надо признать, что в этом первом движении масс
было нечто величественное, нечто захватывающее и даже соблазни-
тельное, чему лишь с трудом можно было не поддаться. И несмотря
на всю ненависть и отвращение к войне, мне не хотелось бы, чтобы
из моей памяти ушли воспоминания об этих днях. Как никогда, тыся-
чи и , сотни тысяч людей чувствовали то, что им надлежало бы чув-
ствовать скорее в мирное время: что они составляют единое целое.
Город в два миллиона, страна в почти пятьдесят миллионов считали
в этот час, что переживают исторический момент, неповторимое
мгновение и что каждый призван ввергнуть свое крохотное 'я' в эту
воспламененную массу, чтобы очиститься от всякого себялюбия. Все
различия сословий, языков, классов, религий были затоплены в это
одно мгновение выплеснувшимся чувством братства. Незнакомые заго-
варивали друг с другом на улице, люди, годами избегавшие друг
друга, пожимали руки, повсюду были оживленные лица. Каждый в
отдельности переживал возвеличивание собственного 'я', он уже
больше не был изолированным человеком, как раньше, он был раство-
рен в массе, он был народ, и его личность -- личность, которую
обычно не замечали, -- обрела значимость." Мелкий почтовый
служащий, который в иное время с утра до вечера сортировал
письма, сортировал беспрерывно с понедельника до субботы, писарь
или сапожник вдруг получили романтичную возможность: каждый мог
стать героем; всякого, кто носил форму, остающиеся в тылу уже
заранее величали именно этим романтичным словом, а женщины
превозносили их по-своему, признавали ту неведомую силу, которая
подняла их над обыденностью..."
* * *
Почему она началась, сказать трудно. "Военный энциклопедический
словарь" ("Воениздат", 1984), выдержанный в ключе марксистских
догматов, утверждает, что она была вызвана обострением противоре-
чий капиталистических государств в ходе борьбы за передел мира
(колоний, сфер влияния, мест приложения капитала). Стефан Цвейг
говорит о её причинах несколько сложнее ("Вчерашний мир", гл.
"Блеск и тени над Европой"):
"Вероятно, сегодняшнему, выросшему среди катастроф, спадов и
кризисов поколению, для которого война стала бытом и чуть ли не
повседневностью, трудно представить это доверие к миру, одушевля-
вшее нас, молодежь, с самого начала нового века. За сорок мирных
лет экономика окрепла, техника ускорила ритм жизни, научные
открытия наполняли гордостью души современников; начался подъем,
который во всех странах Европы был ощутим почти в равной мере. С
каждым годом все красивее и многолюднее становились города."
"Уровень жизни возрастал, и это чувствовалось во всем; даже мы,
писатели, замечали это по тиражам, которые за десятилетие выросли
в три, пять, десять раз. Новые театры, библиотеки, музеи возника-
ли повсюду; такие удобства, как ванна и телефон, бывшие доселе
привилегией избранных, проникали в быт мелкой буржуазии, да и
пролетариат, с тех пор как рабочий день был сокращен, заявлял о
себе, требуя хотя бы малой доли в благах и удобствах жизни. Все
шло вперед. Выигрывал тот, кто рисковал. Кто покупал дом, редкую
книгу, картину, видел, как они повышаются в цене; чем смелее, чем
безрассуднее затевалось предприятие, тем вернее оно окупалось.
И оттого на мир снизошла упоительная беззаботность, ибо что же
могло прервать этот подъем, остановить взлет, черпавший в самом
себе все новые силы? Никогда Европа не бывала сильнее, богаче,
прекраснее, никогда не верила она так глубоко в свое прекрасное
будущее; никто, кроме двух-трех ветхих старцев, не оплакивал, как
прежде, 'доброе старое время. Не только города, но и люди стано-
вились красивее и здоровее -- благодаря спорту, лучшему питанию,
сокращению рабочего дня и углубившейся связи с природой."
(стр. 187-188)
"Великолепен был этот бодрый мир силы, стучавший в наши сердца
со всех концов Европы. Но мы и не подозревали, что в нашем благо-
получии таилась опасность. Ветер гордой уверенности, шумевший
тогда над Европой, нес и тучи. Возможно, подъем был слишком
стремителен, государства и города усилились чересчур поспешно, а
сила всегда искушает как людей, так и государства пустить ее в
ход, а то и злоупотребить ею. Франция была богата. Но ей было
мало этого, ей подавай еще новую колонию, хотя и в прежних не
хватало людей; и вот Марокко чуть не стало поводом к войне.
Италия зарилась на Киренаику, Австрия аннексировала Боснию.
Сербия и Болгария стали достаточно сильны для борьбы с Турцией, а
обделенная Германия уже занесла свою хищную лапу для яростного
удара. Повсюду избыточная кровь бросалась государствам в головы.
Добрая воля к сплочению внутренних сил переходила, подобно
эпидемии, в захватнический азарт. Французские промышленники,
получавшие отличный доход, старались вытеснить немецких, которые
тоже как сыр в масле катались, ибо те и другие, и Крупп и
Шнейдер-Крёзо, хотели производить больше пушек. Гамбургское
пароходство с его громадными дивидендами конкурировало с
Саутгемптонским, венгерские фермеры -- с сербскими, одни концерны
с другими, всех, по ту и по эту сторону, охватила золотая
лихорадка, чудовищное 'давай-давай'."
"Когда сегодня, размышляя спокойно, задаешься вопросом, отчего
Европа в 1914 году низверглась в войну, то не находишь ни одной
сколько-нибудь разумной причины, даже повода. Дело было отнюдь не
в идеях и едва ли -- в небольших приграничных территориях; я не
могу найти другого объяснения, кроме этого переизбытка силы --
трагического порождения внутреннего динамизма, накопленного за
сорок мирных лет и искавшего разрядки в насилии. Каждая страна
вдруг пожелала стать могущественной, забывая, что другие хотят
того же; каждому хотелось поживиться еще чем-нибудь за чужой
счет. А хуже всего было то, что нас обманывало как раз милое
нашим сердцам чувство -- всеобщий оптимизм, ибо каждый верил, что
в последнюю минуту противник все же струсит, и наши дипломаты
наперебой начали блефовать. Раза четыре-пять -- под Агадиром, в
Балканской войне, в Албании -- дело так и ограничилось игрой; но
все теснее, все грознее сплачивались большие коалиции. В Германии
в мирное время был введен военный налог, во Франции увеличен срок
воинской службы; в конце концов избыток силы должен был разря-
диться, и погода на Балканах уже указывала, откуда надвигаются
на Европу тучи."
"Еще не было паники, но было постоянное и жгучее тайное беспо-
койство; всякий раз, когда на Балканах раздавались выстрелы, нами
овладевало дурное предчувствие. Неужели и впрямь война угрожала
разразиться над нами, без нашего ведома и спроса? Медленно --
слишком медленно, слишком робко, как мы теперь знаем! -- собира-
лись противодействующие силы. Была социалистическая партия --
миллионы людей по ту и по эту сторону границы, -- программа кото-
рой отрицала войну; были влиятельные католические группировки во
главе с папой и несколько концернов с разветвленными международ-
ными интересами; была горстка здравомыслящих политических деяте-
лей, противившихся тайному подстрекательству. И мы, писатели,
тоже стояли в ряду противников войны -- правда, как и всегда,
каждый сам по себе, не былло ни сплоченности, ни твердости."
(стр. 190-191)
* * *
О том же в "Майн кампф" (ч. I, гл. 4):
"...у Австрии было слишком большое количество врагов, помыш-
лявших только о том, чтобы скорей получить наследство умирающего
габсбургского государства. Совершенно ясно, что с течением
времени против Германии должна была накопиться вражда за одно то,
что в ней видели причину замедления распада австрийской монархии
-- распада, которого все с нетерпением ждали именно в надежде
получить кусок наследства. В конце концов все стали приходить к
тому выводу, что до наследства Вены можно добраться, только если
свести счеты с Берлином. Это -- во-первых."
"Во-вторых, благодаря союзу с Австрией, Германия теряла все
лучшие богатейшие перспективы заключения других союзов. Наоборот,
ее отношения с Россией и даже с Италией становились все более и
более напряженными. При этом необходимо отметить, что в Риме об-
щее настроение по отношению к Германии было вполне дружественным,
между тем как отношение к Австрии было враждебным. В душе любого
итальянца постоянно жило враждебное чувство к Австрии, и оно
неоднократно выливалось наружу."
* * *
Была ли Австро-Венгрия настолько ущербным государством, что
спасение входивших в неё народов могло состоять только в обрете-
нии самостоятельности? Отнюдь нет. Она имела в довольно хорошем
состоянии почти всё -- кроме межнациональных отношений.
История падения империи Габсбургов такова. Сначала усилиями
России в результате очередной победы её над Турцией возникло
королевство Сербия. Потом появилась идея создания объединённого
государства южных славян на основе Сербии, и в Австрии началось
сильное брожение славянских умов. Сербия, поддерживаемая Россией,
много способствовала этому брожению, и чтобы пресечь его, не
нашли ничего лучшего, как объявить Сербии войну, воспользовавшись
тем, что сербский террорист убил эрцгерцога Франца Фердинанда в
Сараево. Вступление в войну облегчалось тем, что имелась
поддержка со стороны Германии.
В 1918 г. развалилась не только Австрия: развалилось и коро-
левство Венгрия, на котором дурно отозвалось его собственное
многолетнее стремление отделиться от немцев. Дело в том, что
Трансильвания, Хорватия, Словения, Словакия были не в составе
собственно Австрии, а в составе Венгрии.
Южные обломки империи Габсбургов (Хорватия, Словения, Босния
и Герцеговина) с энтузиазмом вошли в государство Югославия,
которое, в свою очередь, развалилось в 1990-х, потому что те же
обломки захотели быть снова поближе к Австрии -- в "объединённой
Европе".
К чести австрийцев надо отметить, что, несмотря на свержение
монархии, имперские двуглавые орлы остались на своих местах: на
порталах, фронтонах, решётках и т. п.
* * *
О том, что представляла собой империя Габсбургов в последние
годы своего существования, можно прочесть у Стефана Цвейга
("Вчерашний мир", гл. "Мир надёжности"):
"Когда я пытаюсь найти надлежащее определение для той эпохи,
что предшествовала первой мировой войне и в которую я вырос, мне
кажется, что точнее всего было бы сказать так: это был золотой
век надежности. Все в нашей почти тысячелетней австрийской
монархии, казалось, рассчитано на вечность, и государство --
высший гарант этого постоянства. Права, которые оно обеспечивало
своим гражданам, были закреплены парламентом, этим свободно
избранным представителем народа, а каждая обязанность строго
регламентирована. Наша валюта, австрийская крона, имела хождение
в чистом золоте, что гарантировало ее устойчивость. Каждый знал,
сколько он имеет и сколько ему полагается, что разрешено, а что
запрещено. Все имело свою норму, свой определенный размер и вес.
Кто владел состоянием, мог точно подсчитать свой годовой доход,
любой чиновник и офицер -- с такой же точностью высчитать по
календарю, когда он получит повышение и когда выйдет на пенсию.
Бюджет каждой семьи четко предусматривал, сколько придется потра-
тить на жилье и на питание, на летний отдых и на развлечения;
кроме того, неуклонно откладывалась небольшая сумма про черный
день, на болезнь и врача. Кто имел дом, рассматривал его как над-
ежное пристанище для детей и внуков, земля и профессия наследова-
лись от поколения к поколению, и в то время, когда младенец лежал
в колыбели, в копилку или сберегательную кассу помещали первый
скромный взнос для его жизненного пути, маленький 'резерв' на
будущее. Все в этой обширной империи прочно и незыблемо стояло
на своих местах, а надо всем -- старый кайзер; и все знали (или
надеялись): если ему суждено умереть, то придет другой, и ничего
не изменится в благоустроенном порядке. Никто не верил в войны,
в революции и перевороты. Все радикальное, все насильственное
казалось уже невозможным в эру благоразумия. Это чувство надеж-
ности было наиболее желанным достоянием миллионов, всеобщим жиз-
ненным идеалом. Лишь с этой надежностью жизнь считалась стояящей,
и все более широкие слои населения добивались своей доли этого
бесценного сокровища. Первыми обрели ее в силу своего положения
богачи, но постепенно к ней получили доступ и более широкие
круги: столетие надежности стало золотым веком страхового дела.
Дом страховался от огня и ограбления, поле -- от града и дождя,
тело -- от несчастных случаев и болезней; на склоне лет приобре-
тали пожизненную ренту; девочкам в колыбель клали страховой полис
-- на приданое. В конечном счете объединились и рабочие, они
завоевали себе достаточный заработок и больничные кассы; прислуга
откладывала деньги на обеспечение старости и заранее делала
взносы в страховую кассу на собственное погребение. Лишь тот, кто
мог спокойно смотреть в будущее, с легким сердцем наслаждался
настоящим."
О том же в "Майн кампфе" Гитлера (ч. I, гл. 3):
"Общий кругозор австрийских немцев всегда был относительно ве-
лик. Их экономические отношения часто обнимали почти всю многона-
циональную империю. Почти все действительно крупные предприятия
находились в руках немцев. Весь руководящий персонал техников,
чиновников большею частью составляли немцы. В их же руках находи-
лась и внешняя торговля, поскольку на нее не успели наложить руку
евреи, для которых торговля -- родная стихия. В политическом от-
ношении только немцы и объединяли всю империю. Уже в годы военной
службы немецкая молодежь рассылалась по всем частям страны.
Австро-немецкие рекруты попадали правда в немецкий полк, но самый
этот полк отлично мог попасть и в Герцеговину, и в Галицию, не
только в Вену. Офицерский корпус все еще состоял почти исключи-
тельно из немцев, а высшее чиновничество -- в преобладающей части
из них. Искусство и наука также представлены были главным образом
немцами. Если не считать халтуры в области новейшего 'искусства',
на которую способен был даже такой народ как негры, то можно
смело сказать, что носителями действительного искусства в это
время в Австрии были только немцы. Вена представляла собою живой
и неиссякаемый источник для всей Австро-Венгрии как в области
музыки, так и в области скульптуры, как в области художества, так
и в области строительного искусства."
"Наконец немцы были также носителями всей внешней политики
монархии, если не говорить об очень небольшой группе венгров."
* * *
Австрийские немцы как разрушители австро-венгерской империи.
В "Майн кампфе" Гитлера (ч. I, гл. 1):
"Кто мог при тогдашних условиях сохранить верность династии,
так позорно предававшей в прошлом и настоящем коренные интересы
немецкого народа в своекорыстных интересах?"
"Разве нам, тогда еще совсем юнцам, не было вполне ясно, что
это австрийское государство никакой любви к нам, немцам, не пита-
ет да и вообще питать не может. Знакомство с историей царствова-
ния габсбургского дома дополнялось еще нашим собственным повсе-
дневным опытом. На севере и на юге чуженациональный яд разъедал
тело нашей народности, и даже сама Вена на наших глазах все боль-
ше превращалась в город отнюдь не немецкий. Династия заигрывала
с чехами при всяком удобном и неудобном случае. Рука Божия,
историческая Немезида, захотела, чтобы эрцгерцог Франц-Фердинанд,
смертельный враг австрийских немцев, был прострелен теми пулями,
которые он сам помогал отливать. Ведь он-то и был главным
покровителем проводившейся сверху политики славянизации Австрии!"
"...я пришел к выводу, что упрочение немецкой народности
предполагает уничтожение Австрии: что национальное чувство ни в
коем случае не является идентичным с династическим патриотизмом;
что габсбургская династия была несчастьем немецкого народа."
Там же (ч. I, гл. 2):
"...я и приветствовал все то, что по моему мнению должно было
вести к краху невозможного, попирающего интересы 10 миллионов
немцев, обреченного на смерть государства. Чем больше националь-
ная грызня и борьба различных языков разгоралась и разъедала
австрийский парламент, тем ближе был час будущего распада этого
вавилонского государства, а тем самым приближался и час освобож-
дения моего австро-немецкого народа. Только так в тогдашних
условиях рисовался мне путь присоединения австрийских немцев к
Германии."
Можно отметить, что Гитлер несколько противоречит сам себе: с
одной стороны, он утверждает, что немцы составляли основную часть
правящего класса в империи, с другой, что династия предавала ин-
тересы немцев. Гитлер НЕ ПОНЯЛ или, скорее, не захотел принять
австрийской национальной идеи совместного существования в большом
разнородном государстве. Её не захотели принять и многие из сла-
вянских подданных Габсбургов, из-за чего собственно и начались
события, приведшие империю к концу.
Кстати, позиция Гитлера не означала отказа австрийских немцев
от доминирования над другими народами Восточной империи: после
присоединения австрийских немцев к немцам Германии можно было об-
щими, много более значительными силами проводить имперскую поли-
тику по отношению к народам прежней Австро-Венгрии, чем Гитлер
впоследствии и занялся -- на первых порах с огромным успехом.
История Австрии ("Восточной империи") -- это история хорошо
задокументированная, причём не только в текстах, но также в
произведениях изобразительного искусства, а напоследок и в фото-
графиях. У неё есть сотни исследователей и тысячи интересующихся
-- чувствующих себя обязанными что-то делать, чтобы эта великая
часть прошлого не отодвинулась окончательно на периферию массово-
го сознания, не оказалась совершенно затёртой шумными, но мелкими
событиями современности. Это очень важно -- ничего не утратить из
дорого давшегося опыта и не растерять истинных ценностей культуры
в сегодняшней бессмысленной гонке никуда.
Для нас, россов, история Австрии -- отнюдь не чужая: это исто-
рия очень родственных нам народов, в которой наши предки участво-
вали далеко не на последних ролях. Австрийцы не раз удобряли
своей кровью нашу землю, а мы -- их землю. Таким образом, в
сохранении австрийского наследства мы имеем собственный КРОВНЫЙ
интерес. Пепел Габсбургов стучит в наших сердцах и т. д. Мы
всматриваемся в австрийцев, чтобы понять не только их, но и самих
себя. А без понимания собственной сути не может быть осмысленного
движения вперёд.
